Поэтическая практика всегда представляется первичной, если мы пытаемся представить себе рецептивный горизонт коллективного авторства того или иного периода. Что как не сам художественный текст может быть выражением поэтического мнения, той реакцией, которая адекватна внешнему фактору внеэстетического плана, от которого она каузально зависима? Но ситуация постклассического искусства ставит перед ним практически неразрешимый вопрос: как переизобрести саму форму эстетической реакции, которая уже много десятилетий есть реакция на принципиальную катастрофу. Если аллюзивно сослаться на всем известную формулу -Можно ли писать стихи после Освенцима?, то ответ однозначен: можно, но как-то иначе, и необязательно именно стихи. Вообще, примат практики над теорией, знаменательная инверсия времен модерна, дает художнику гораздо больше паттернов символической жестовости. В акторе модерна и постмодерна мы видим скорее технологически обусловенную структуру (исходя из потребностей эпохи технической воспроизводимости), нежели квазисакральный голос-медиум, в последний раз ободряемый романтической интенциональностью. Поэтому выбор одного дискурса из набора возможностей абсолютно уместен в современной литературной ситуации и полностью сопричастен новейшей метачувствительности. Материал данной статьи связан как раз с подобной установкой. Можно идти путем наименьшего сопротивления, принуждая авторов к нормативному с позиции ожиданий поэтическому высказыванию как таковому, но гораздо интереснее и результативнее предложить задачу, расположенную в эссеистической плоскости. Она менее центрична и даже дискурсивно макаронична, отвлекая нас от художественных, стилевых сигналов и обращая к самой сути реакции поэтической личности на внешний вызов. В 2020 году вызов примерно общий для всех, и редакция журнала «Палимпсест» решила предложить поэтам из разных стран своеобразное творческое задание на тему актуальных триггеров эпохи пандемии.
|
